Принято считать, что Монгольская империя, как и наследовавшая ей Золотая Орда – держава потомков Джучи, сына Чингисхана – государство, заселенное агрессивными кочевниками-завоевателями, которые не могли и не умели быть «цивилизацией». Однако ханы Монгольской империи и Золотой орды всегда были озабочены водворением ордынского закона и порядка на подвластных землях, ибо без этого те не могли в полной мере покровительствовать торговле и ремёслам, не могли обеспечить сохранность путников, проходящим по артериям империи – её дорогам. Среднеазиатские и китайские культуры привили монголам хороший вкус, понимание цены и важности искусства, целбную систему представлений о мире, а монголы объединили своей властью огромные пространства, установив в них мир. Конец XVIII – первая половина XIV вв. – золотой век державы Чингизидов. Эта эпоха сменилась тёмными временами: чумными морами и завоеваниями хромого Тамерлана. Поэма ордынского поэта Сайфи Сараи (1321-1396) «Сухейль и Гульдурсун», повествующая о любви дочери шаха и пленного золотоордынского война, является ярким образчиком поэтического искусства Золотой орды.

Сам Сайфи Сараи – выходец из низов города Сарай, столицы улуса Джучи. Там он получил образование и продолжал заниматься творчеством вплоть до нашествия Тимура в 1380 году. Позже он бежал в мамлюкский Египет, где и встретил свою смерть в 1396 году.

Портрет поэта XIV в. Сайфи Сараи — Надия Наилевна Фахрутдинова.
Портрет поэта XIV в. Сайфи Сараи — Надия Наилевна Фахрутдинова.

««Сухейль и Гульдурсун» (ч.1)

Не вымысел это – правдивая быль

О горькой ли муке, о светлой любви ль,

О времени злом и борениях с ним,

О верности юноши клятвам своим…

Железный Хромец шёл войной на Ургенч,

Хорезм сокрушая, как яростный смерч.

Ослеп и оглох от страданий народ,

Всей пролитой крови никто не сочтет.

Стал труд хорезмийцев поживой огню,

Горели повсюду хлеба на корню.

Встал хан Тохтамыш на защиту страны.

Родных разлучая, дул ветер войны.

Сухейль в эти дни оказался в плену.

Кто воину это поставит в вину?

Пытались друзья отстоять храбреца,

Но участь его уязвила сердца.

Прекрасней Иосифа юный Сухейль:

Румяный, как яблоко, стройный, как ель,

Сладка его речь и крепка его стать –

Ширин не смогла б перед им устоять.

Но шея его покорилась ярму,

Кудрявые волосы слиплись на лбу,

Невольник сердце зажато в тиски…

Кто душу его исцелит от тоски?

Печальной дорогой он должен идти,

Жалеют его только птицы в пути,

На сотню ладов в цветнике соловей

Сухейлю сочувствует песней своей.

Колосьев блестят золотые концы,

В полях урожай убирают жнецы:

Для родины их станет хлебом зерно.

Сухейль же и крошки не видел давно.

Плоды, наливаясь, висят на виду,

Кругом благодать, словно в райском саду.

Но шествует мимо рабов череда;

Сухейля к земле пригибает беда.

Не видят глаза чужеземных чудес,

Не радуют сердца ни речка, ни лес…

Цепями сковали Сухейля враги,

Набили колодки на обе ноги,

В застенок упрятали в недрах земных:

Ни «ахи», ни «охи» не трогали их.

Светило дневное сокрылось с земли,

Цветок вырван с корнем и вянет в пыли;

Не виден из ямы сияющий свет –

Ни смерти, ни жизни невольнику нет.

Но сильному духом не сгинуть в тюрьме,

Отваге его не угаснуть во тьме.

Вращаются звёзды, светлеет Восток –

Из правды проклюнется счастья росток.